Столкновение теории и жизни в романе Достоевского «Преступление и наказание»

Преступление Родиона Раскольникова началось не с убийства и получило свою развязку не в полиции. Время не закончилось в участке, оно полетело вдаль, в бесконечность, которую читатель, по-моему, затрудняется определить для героев романа.

Задолго до описываемых событий бедный студент Родион Раскольников пишет статью, в которой он доказывает и отстаивает права «высших» людей на преступление, на отрицание ими законов, если преступления совершаются во имя великой идеи, «спасительной для человечества».

Социальная несправедливость,

безысходность, духовный тупик рождают абсурдную теорию о «высших» и «низших» представителях общества в уме совершенно, как мне кажется, гуманного человека, который даже переживает за своих современников. Себя он, конечно же, считал одним из «высших», так как если бы он так не думал, то, по его теории, у него не было бы никаких прав на убийство. Раскольников хотел быть одним из тех, кому «все дозволено». Он хотел, чтобы от него хоть кто-нибудь зависел. В конце концов, он хотел власти «над всей дрожащей тварью, над всем муравейником».

По ходу действия романа Достоевский пытается убедить своего

героя в бесполезности его единичного бунта, в том, что бунт Раскольникова против бесчеловечности сам носит бесчеловечный характер. Но, я думаю, Раскольников все равно не понимает этого. Он не в состоянии отказаться от своей теории «сверхчеловека», он не только не отказывается, но и старается по ней жить. В этом проявляется его вина перед всеми, его мечта засела у него не только в уме, но и глубоко в сердце.

Родиону Раскольникову не нужны ни деньги, ни драгоценности. Все это — ничто по сравнению с возведением себя в разряд «сверхлюдей». Но ведь единственным средством для того, чтобы быть таким, для Раскольникова явилось убийство.

На протяжении всего романа он не только не уступает, но и становится все более и более уверенным в себе.

Раскольников вовсе не считает себя преступником. Случайно подслушав разговор, в котором были высказаны его собственные мысли, Раскольников решает, что если так же, как и он, думает еще кто-нибудь, то намерение, которое только намечалось в его мозгу, не является преступным. Но разве можно назвать то, что вырисовывалось в голове и в сердце Раскольникова, благими намерениями? Мне кажется, что нет, потому что разве можно как-либо оправдать убийство и можно ли для самоутверждения убивать человека, даже если этот человек никому не приносит пользы и вызывает только отвращение и раздражение, даже если это «гадкая, зловредная вошь»?

Теория, которую исповедует Раскольников, человек, замученный своими и чужими горестями и бедами, презирающий и ненавидящий «хозяев жизни», сближает его с непорядочными людьми, негодяями, как Лужин и Свидригайлов.

Близки они, конечно, не характерами, а мыслями, зарождающимися в их головах. Но ведь Свидригайлов же сумел существовать, совершив свои преступления, наверное, поэтому Раскольникова тянуло к нему, он хотел узнать: как можно жить и наслаждаться жизнью после греха.

По отношению к жизни и к окружающим Раскольников похож на Лужина. Он сам это понимает, и это приносит ему некоторое неудобство. Я не думаю, что у Раскольникова были высокие цели, что только средства для достижения этих целей были не те. Это не так! Хотя средства были просто ужасными и бесчеловечными, сами цели, достижения которых так добивался Раскольников, были не менее безнравственны. Мне кажется, даже Раскольников немного побаивается своей теории. Он не знает, к какому «разряду» отнести мать, Дуню, Соню… (к «высшим» — вроде бы не тянут, к «низшим» — вроде бы жалко, близкие люди все-таки). И Раскольников, по-моему, по трусости думает о том, что слово «низший» не должно унижать достоинств человека. Парадокс: что не унижало «жалкую вошь» старуху-процентщицу, унижает многих других «низших людей».

Раскольников, как мне кажется, вообще очень противоречивая личность. Во многих эпизодах нормальному человеку его сложно понять: многие его высказывания опровергаются одно другим. Я не считаю Раскольникова бескорыстным человеком и даже, может быть, честным.

Раскольников совершает свое преступление под влиянием созданной им же теории, рассматривая ее как какой-то эксперимент, который должен подтвердить в его глазах и в глазах окружающих гениальность и правильность его выводов. Ошибка Раскольникова в том, что он не увидел в своей идее самого преступления.

Состояние Раскольникова характеризуется автором такими словами, как «мрачный», «подавленный», «нерешительный». Я думаю, это показывает несовместимость теории Раскольникова с жизнью. Хотя он и убежден в своей правоте, эта убежденность что-то очень неуверенная. Почему же он называет свою мечту «проклятой», почему, окончательно решив пойти на преступление, он чувствует себя приговоренным к смерти или, может быть, еще только ведомым на лобное место? Если бы Раскольников был прав, то события и его чувства Достоевский описывал бы не мрачно-желтыми тонами, а светлыми, но они появляются только в эпилоге, да и то не по поводу теории. Но он был не прав, он взял на себя роль Бога, имел смелость за Него решать, кто должен жить, кто должен умереть.

Если бы Раскольников не был таким совестливым, чувствительным человеком, на старухе бы дело не закончилось. И кто знает, сколько еще «ненужных» людей погибло бы от руки Родиона Раскольникова.

Так, по-моему, совсем не благие намерения Раскольникова привели его к наказанию. А в чем выражалось для него это наказание? Можно сказать, что оно началось сразу после убийства старухи. И именно муки совести — наказания за грехи.

Раскольников страдает, видя любовь к себе близких людей, но чувствуя себя убийцей. Он находится отдельно ото всех, не ощущая себя частицей человеческого общества, понимает, что один. Это одиночество сводит его с ума… Также Раскольников понимает, что как был «вошью», так ею и остался.

Но, несмотря на все переживания, он не отступается от своей идеи. Он даже еще сильнее в ней убежден. Этот обман самого себя мешает ему осознать ситуацию полностью, понять, что к чему. Если бы у Раскольникова были не преступные цели, то он бы никогда не стал думать о том, совершил он преступление или нет.