Национальный колорит в художественном мире Шевченко

Как и все романтики, он использовал для усиления лирической темы стереотипы архаического эпоса: за теми стереотипами золотой век всегда лежит позади, в священном прошлом, уже будто бы лишенном противоречий. Чисто романтическое по стилистике противопоставление «достойных предков» и «недостойных потомков» (вспомним однотипное «Богатыри, не вы!» в стихотворении М. Лермонтова «Бородино»). Эти лирические отступления, характерны для байронической поэмы, являются непосредственным проявлением позиции Шевченко: при всем выразительном

своем демократизме Шевченко придерживается исключительно моральной оценки судьбы отчизны и ее истории, не выдвигая какой-то определенной политической программы и не примыкая, за исключением участия в молодости в Кирилло-Мефодиевском обществе, к каким-то группировкам такого рода.

Шевченко как романтик объединял «эпически-моделирующее время» с лирическим переживанием, которое «интересуется действительностью настолько, насколько она подвергается субъективному переживанию». Байрон, канонизатор «кроваво-местнической» темы в европейском романтизме, вглядывался в горизонты, которые здесь

приоткрывались, широко раскрытыми глазами неофита, и его пафос воспевания борьбы и мести передался многочисленным подражателям, в том числе и молодому Шевченко.

Уже в произведении «И мертвым, и живым…» резко и недвусмысленно изменяется интонация характеристики «вождей» прошлого. Она теряет гармоничные черты эпизации и приобретает черты риторического обвинения. Потомки, которые есть «знаменитых прадедов великих Правнуки нечистые», диалектически оказываются и не менее приниженными и низкими, чем, казалось бы, однозначно «знаменитые» предки:

… Ваши знаменитые Бруты: Рабы, подножки, грязь Москвы, Варшавский мусор — ваши господа, Ясновельможные гетманы.

Нельзя также отрицать, что и социальные противоречия и социальная дисгармония собственной эпохи оставляли поэта небезразличным:

И снова шкуру дерете С братьев невидящих, хлебопашцев, Солнца-правды дозревать В немецкие земли, не чужие, Претесь снова.

Именно в этом заключается отличие художественной и гражданской позиции Шевченко от позиций Мицкевича и Байрона, ведь он обращает внимание на человеческие страдания, а не на свою личность, ни на спор с Богом. Поэтому и не имеет Шевченко того титанического характера, как Мицкевич Конрад, но из-за этого его личность получает реальные формы современного борца за попранные права человека.

Общечеловеческое и национальное вступают в художественном мире Шевченко в органический диалог. Как отмечает Ю. Луцкий, такие произведения в «Кобзаре», как поэма «Екатерина», баллада «Тополь» подтверждают, что Шевченко не ограничивал себя сугубо национальными мотивами, а был «поэтом широкого круга интересов и разнообразных настроений».

Но именно разрыв с народными корнями, с народной мерой добра, правды и красоты вызывает негодование поэта. Лирическое начало перерастает в сатирическое. В этих обстоятельствах совесть народа и его боль ощущает лишь Поэт, который обижен также, как и народ. Недаром же у Шевченко «особый вес приобрела тема несовместимости крепостничества с христианством». Та диалектика осознания сложностей народной судьбы через дихотомию «прошлое — современность» перерастает со временем в модель: «прошлое — современность — будущее». И именно в таком аспекте происходит кристаллизация понятия о героике и народном счастье. Исчезает сумеречная память о раздоре и войнах, тускнеет блеск священного ножа. «Теперь его положительный герой — не мститель или палач, а человек, которого он называет «добросердечным» его идеал — «любовь вечная», так как «весь конфликт переносится из социального плана в план человеческой души, веры и чувств». В будущем он видит мир и согласие между людьми — как следствие диалектического борения «тезис — антитеза — синтез». Украина возникает перед его духовными глазами не как край бесконечных войн и политической борьбы, о чем поэт настойчиво молит Бога.

А доброжаждущим рукам И покажи, и помоги, Святую силу ниспошли. А чистых сердцем? Круг их ангелы свои И чистоту их соблюди. А всем нам вместе на земле Единомыслие подай И братолюбие пошли.

В зрелом творчестве Шевченко мы наблюдаем уже откровенно критическое отношение к той индивидуальности, которая в своем стремлении к «наполеоничному» самовосхвалению разрушает и заповеди Божьи, и жизнь народа, который доверил этому человеку свою судьбу. В «Псалмах Давидовых» Шевченко затрагивает наболевшее внутреннее дело украинского народа — его единство, так как только в истории нашего народа настало какое-то снисхождение и на минуту взблеснула возможность воли, то сразу появлялись сотни атаманов, которые ради личной пользы тянули за собой ослепленных их обманом людей, и вместо встать против невольников, они в этой борьбе теряли важнейшее — всякую возможность на волю. Исследователем приводится как иллюстрация интерпретация Шевченко Псалма 132 (133) — по примирению врагов наступает время религиозной гармонии, и именно это выглядит как настоящее народное волеизъявление.

На фоне «измены шляхты и церкви» у Шевченко неотвратимо возрастает роль индивидуальности, сознательной религиозно и патриотически, которая духовно совершенная настолько, чтобы взять ответственность за судьбу родного края. Это не «наполеоничный» индивидуализм, который является глубоко антихристианским и реакционным с точки зрения исторической перспективы, хотя многими отождествляется с идеей прогресса. «Не был же романтизм, как явление историческое, бунтом личности, загороженной зловещим наступлением «прогресса» всяческой механистики, наступлением идола материи, идола безличностного? Того смертоносного урода, который под псевдонимом «гуманизма», «просвещенности», «социализма», материализма, поглощал всякую личность, и национальную, всякую органичность, и культурную, всякую историчность и всякий лик, весь «образ Божий».