Повесть о Карпе Сутулове
Повесть «о некотором госте богатом и о славном о Карпе Сутулове и о премудрой жене ево, како не оскверни ложа мужа своего» сохранилась в единственном списке XVIII в. Сюжет «Повести о Карпе Сутулове» известен по многим устным и письменным вариантам западноевропейского и восточноазиатского происхождения: жена одурачивает двоих или троих назойливых поклонников, извлекая материальную выгоду из их безуспешного ухаживания.
Основные моменты, из которых слагается этот сюжет в «Повести о Сутулове» и в наиболее близких к ней западных
Но в фабуле «Повести о Карпе Сутулове» нет ничего, что надо было бы возводить к иноземному источнику: все действие повести развивается в русской бытовой обстановке. И хотя бытовых черт в ней несколько меньше и они более общего характера, чем в повестях о Савве Грудцыне и Фроле Скобееве, все же общественная среда отражена в ней достаточно ясно: уклад жизни крупного купечества изображен верно. Карп Сутулов — «гость велми богат и славен зело» — лицо эпизодическое в повести, появляется только в начале рассказа, но все же ясно, что это гость, торгующий на внешнем рынке. Он едет «на куплю свою в Литовскую землю»; не имея, видимо, свободных денег на руках перед отъездом, он просит друга своего, также «велми богата и славна» Афанасия Бердова «во всем снабдевати» его жену Татьяну: «аз приеду от купли своей, буду тебе бити челом и платитися» — расчет обещается после окончания торговых сделок.
Татьяна Сутулова в отсутствие мужа развлекается, как он наказал ей, устраивая «на многие добрые жены частые пиры и веселяся с ними велми, вспоминая мужа Карпа в радости». Воевода в повести, как это было и в русском быту второй половины XVII в. исполняет полицейские и судебные функции: он наказывает на своем «воеводском дворе» поклонников Татьяны, штрафует их, но необычно великодушно делит штраф пополам с умной купчихой.
Даже поп и архиепископ, валяющиеся в ногах у воеводы, — картина возможная в эпоху, когда воевода получал право цензора, наблюдающего за церковными порядками, вплоть до исправности церковных служб, и когда нередки были жалобы духовенства на превышение воеводами власти.
Фамилии героев — Сутулов и Бердов известны по писцовым книгам и другим документам.
Специфика повести-новеллы о Карпе Сутулове обнаруживается при сличении ее с другими вариантами той же темы. В восточных версиях нет той явно антиклерикальной тенденции, которая характеризует русскую повесть, сближая ее с западными вариантами, где поклонники — всегда духовные лица.
Но эта общность тенденции имеет основанием происхождение и русских и западноевропейских аналогичных новелл среди нарождающейся буржуазии, враждебно относившейся к привилегиям духовенства и создавшей антиклерикальную сатиру. От иноземных и русских фольклорных вариантов сюжета «Повесть о Карпе Сутулове» отличается тем, что в ней активная роль принадлежит только жене: она самостоятельно расправляется со своими настойчивыми поклонниками до возвращения мужа, между тем как в западных и восточных новеллах и в русских устных сказках им мстит муж, а иногда он вместе с женой устраивает ловушку для непрошенных гостей.
Практичная, смелая Татьяна Сутулова — женщина переходного времени, с пробудившейся инициативой, деятельная, активно охраняющая свой семейный очаг. Вряд ли есть основание сближать рассказ о ней с трактовкой темы о «женах» в церковно-учительной литературе русского средневековья, как это сделал Ю. М. Соколов. «Целомудренный разум» практичной Татьяны — это не добродетель «добрых жен» псевдозлатоустовых «слов». Новое время, иная общественная среда отразились на более житейски-практическом подходе автора к вопросу о женской добродетели. Татьяна, конечно, «не оскверни ложа мужа своего», соблюла завет мужа, но она не возмущается поведением своих поклонников, а весело смеется над ними вместе с воеводой. Она смело издевается над архиепископом, принимая перед ним позу проповедника и заставляя его переодеться в женскую рубаху.
Пародийное применение церковных цитат в беседе Татьяны с архиепископом, когда она убеждает его переодеться именно в женскую одежду, напоминает антиклерикальную русскую сатиру второй половины XVII в. Когда архиепископ пытается отказаться от переодевания — «Не виде никто мя и в этом платье. некому нас с тобою видети», — Татьяна притворно серьезно укоряет его: «Бог, отче, вся видит деяния наша; аще от человека утаим странствие наше, но он вся весть, обличения не требует. » Это наставление, скорее уместное в устах духовного лица, производит комическое впечатление, особенно когда оно приводит к тому, что архиепископ «с радостию взяше и возде на себе збором женскую рубаху» и довольный ответил издевавшейся над ним Татьяне:
«На что ми, госпожа, лутше сея одежды требовати, понеже требую пребыти с тобою». В духе времени, поколебавшего среди других авторитетов и уважение к духовенству, выполнена эта комическая сцена с архиепископом, как и продолжение ее на воеводском дворе, где он и поп, выпущенные из сундуков, у ног воеводы плачут «о своем согрешении», «от срамоты яко мертвы, посрамлени от мудрыя жены», и уходят, заплатив штраф.
Татьяна, не в пример «добрым женам» дидактической литературы средневековья, извлекает материальную выгоду из неудавшейся затеи своих поклонников: она дважды берет с них деньги — первый раз дома, когда они, уверенные в успехе, вручают ей обещанную сумму, а второй раз, когда воевода делится с ней взятым им штрафом.
Не похож и гость Сутулов на сурового главу семьи дидактической литературы: он, конечно, радуется «такой премудрости жены своей», тому, что она «не оскверни ложа мужа своего»; но он не брезгует деньгами, которые жена хитростью выманила у поклонников, и нисколько не обижен на них за покушение на добродетель жены. Практицизм и снисходительное отношение к вопросам семейной чести, раз она в итоге не пострадала, — черта людей переходного времени.
Таким образом, не со старой дидактической литературой о «добрых» и «злых женах» следует сближать «Повесть о Карпе Сутулове», а надо искать объяснения ее характерных особенностей в изменившихся условиях самой русской жизни второй половины XVII в. — в новом бытовом укладе, новых понятиях нарождавшейся буржуазии и т. д.
Несложная по сюжету, «Повесть о Карпе Сутулове» пересказана в замедленном сказочном стиле. Намеренное замедление рассказа происходит с помощью применения обычного в устном эпосе всех видов приема повторения.
Разговор купцов — Сутулова и Бердова — перед отъездом Карпа о денежной ссуде целиком повторяется в прощальной речи мужа Татьяне: третий раз он повторяется, когда Татьяна через некоторое время приходит к Бердову за деньгами; еще два раза тот же разговор Татьяна передает духовнику и архиепископу, повторяя им и рассказ о домогательствах поклонников. Наконец, кратко все излагается воеводе. В одинаковых выражениях купец, поп и архиепископ тревожно спрашивают Татьяну о том, кто стучит в ворота, и т. д.
Но автор попытался изложить бытовой анекдот, как книжную повесть, а потому в эпическом стиле появляются украшения в виде славянизмов («снабдевати, приспе, многоцветущий, брашно, сия рек, отъиде, злотворящая» и т. д.), формы простых прошедших (ношаше, сияше, рекох, и пр.).
Рядом с книжным оборотом, впрочем, стоит иногда и просторечное выражение: «. и глаголющим им много, ажио ко вратом гость. » Просторечие особенно часто применяется в диалогах: «ты бы де положила на соблюдение человеку доброму до меня», «ляг со мною на ночь», «доброй жено, заклад твой и стоит тех денег» и т. д. Просторечие, врываясь в книжный стиль автора, придает ему бытовой колорит, вполне соответствующий теме повести.
(1 оценок, среднее: 5,00 из 5)