Анализ стихотворения Хармса «Врун»
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну еще туда-сюда,
А уж если колесо —
Это просто ерунда!
Исследователи уже отмечали здесь перекличку с рассказом «О явлениях и существованиях. N 1» (18 сентября 1934), где «на небе вырисовывается огромная ложка». В данном случае светило замещается не тарелкой, не лепешкой, а именно колесом — древнейшим солярным символом. Колесо было также одним из ключевых хармсовских «иероглифов» «реального искусства»; ср. в частности, его рисунок, изображающий колесо с подписью «REAL». При желании
— А вы знаете, что ПОД?
А вы знаете, что МО?
А вы знаете, что РЕМ?
Что под морем-океаном.
Часовой стоит с ружьем?
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну еще туда-сюда,
А с заряженным ружьем —
Это просто ерунда!
Видимо, следует предположить, что «под морем» — есть вывернутое «на небе». Если здесь действительно произошла подмена, причиной ее следует считать, быть может, стремление автора (или редактора) разнообразить «небесную» тематику и избежать нежелательных религиозных
Разнообразные толкования вызывало последнее сообщение Вруна, вплоть до вряд ли обоснованных подозрений в политическом намеке — для этого предлог превращается в приставку, и возникает криминальное слово «донос»:
— А вы знаете, что ДО?
А вы знаете, что НО?
А вы знаете, что СА?
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну еще туда-сюда,
А достать его руками —
Отстранение какого-либо органа тела — характерный мотив фольклора, излюбленный в искусстве сюрреализма, абсурда и черного юмора. Отдельный нос, до которого «не достать», восходит прежде всего к гоголевскому «Носу».
Высшая точка игры в отделение органов — рассказ об «одном рыжем человеке», у которого, как известно, не было ни глаз, ни ушей, ни носа, ни ног, ни рук и вообще ничего, так что говорить о нем не приходится. Очевидно, следует связать эту игру с принципом членения слова, о котором шла речь выше; распадаясь на составляющие, слово теряет смысл и перестает существовать.
Таким образом, мы рассмотрели пять сообщений Вруна:
— о плодовитости отца;
— о летающих животных;
— о замещении светила;
— о стражнике иного мира;
— об эмансипации органа тела.
Все эти темы оказываются характерными хармсовскими темами, а стихотворение в целом предстает как набор архетипов «карнавальной» культуры — игрового, вывороченного мира, близкого детскому сознанию, к которому оно так удачно апеллирует.