Анализ стихотворения Ахмадулиной “По улице моей”

Поэзия Ахмадулиной – поэзия мыслящего и познающего чувст­ва. Ее лирическая героиня обживает и наделяет только ей прису­щими смыслами окружающее пространство, будь то ночная комна­та (“Ночь”, 1962), или заснеженный арбатский двор (“Как никогда беспечна и добра”, 1974). Она обращена к внутреннему миру ли­рической героини, к вечным темам: любви и смерти, природе и творчеству – при этом поэтесса пропускает поток впечатлений сквозь призму своей души и прежде всего выстраивает их в свою образную систему, подчиняет законам своего собственного

языка. Например, образ свечи, традиционный в русской поэзии, становит­ся чисто ахмадулинским – с ее пристальным вниманием к разным сторонам одного и того же предмета (“Свеча”, 1962). Поэзия Беллы Ахмадулиной отличается пристальностью и тон­костью психологического анализа, метафоричностью, переходами конкретно-чувственной образности в причудливую игру аллегорий, непосредственности признания – в изысканную стилизацию. Ли­рическую героиню Ахмадулиной характеризует сосредоточенность – иногда чрезмерная – на самовыражении и самоанализе.

Уже в ранних стихах Беллы Ахмадулиной (книга “Струна”, 1962) обнаружилось ее стремление раскрыть богатство и красоту мира, человеческой души, тонкая поэтическая наблюдательность, порыв к действию: Необъятна земля, но в ней нет ничего, Если вы ничего не заметите… Героиня Ахмадулиной трепетно относится к дружбе, видя в ней одну из самых важных сторон человеческого общения. Не случайно слово “дружба” обрело в ранней поэзии Ахмадулиной свой искон­ный, полнокровный смысл. В ее мире мужчину и женщину связы­вают прежде всего “простые”, дружеские чувства, возведенные в ранг самых таинственных и сильных (“Мои товарищи”, “Гостить у художника”, “Зимняя замкнутость”). Эти отношения были столь напряженны для Ахмадулиной, что остальные человеческие чувства оказались в тени. Стихи о любви, которых было немало в первом сборнике “Струна”, на какое-то время вообще перестали писаться. В “Уроках музыки”, ее второй, гораздо более зрелой книге, поэтес­са окончательно закрепляет за собой столь для нее важный статус товарища. В стихотворении “По улице моей который год”, напи­санном в 1969 году, Ахмадулина грустит о друзьях, которые поки­дают ее: По улице моей который год Звучат шаги – мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход Той темноте за окнами угоден. Чувство одиночества “холодно замыкает круг”. Пытаясь забыть­ся, героиня посещает концерты и библиотеки, но ей не дано забыть тех, кто “умерли или доселе живы”: И я познаю мудрость и печаль, Свой тайный смысл доверят мне предметы. Природа, прислонясь к моим плечам, Объявит свои детские секреты. И вот тогда из слез, из темноты, Из бедного невежества былого Друзей моих прекрасные черты Появятся и растворятся снова.

Образ одиночества в стихотворении реализуется в ряде сложных метафор: “Одиночество замыкает свой круг”, взяв в плен лириче­скую героиню; одиночество призывает, голубая стужа одиночества и др. Само одиночество, по мысли Ахмадулиной, содержит способы его преодоления. Появившиеся из темноты “прекрасные черты” друзей – лучшее свидетельство того, что нет забвения в ее душе. Стихотворение написано традиционным пятистопным ямбом. Тема дружбы звучит и в стихотворениях Ахмадулиной, посвя­щенных выдающимся поэтам-современникам: “Памяти Бориса Пас­тернака” (1962), “Зимняя замкнутость” – Булату Окуджаве (1965), ему же – “Снегопад” (1968), “Воспоминание о Ялте” (1969), “Пе­сенка для Булата” (1972), “За что мне все это?..” – Андрею Возне­сенскому (1975), “Владимиру Высоцкому” (1980), “Москва: дом на Беговой улице” (1982). Обращаясь к Булату, как к учителю и вдох­новителю, Ахмадулина пишет: “Мой этот год – вдоль бездны путь. // И если я не умерла, // то потому, что кто-нибудь // всегда молился за меня. // Все вкривь и вкось, все невпопад, // мне страшен стал упрек светил, // зато – вчера // Зато – Булат! // Зато – мне ключик подарил!” Воспринимая смерть Высоцкого как тяжелую утрату, Ахмадулина отзывается стихотворением “Владимиру Высоцкому”: Хвалю и люблю не отвергшено гибельной чаши. В обнимку уходим – все дальше, все выше, все чище, не скаредны мы, и сердца разбиваются наши. Лишь так справедливо. Ведь если не наши – то чьи же?

Стихотворник “Мои товарищи” (1963) посвященное Андрею Воз­несенскому, другу и товарищу по поэтическому цеху, помогает уви­деть юного поэта таким же пылким и порывистым, каким он был в жизни: Все это так. Но все ж он мой товарищ. А я люблю товарищей моих. Люблю смотреть, как, прыгнув из дверей, выходит мальчик с резвостью жонглера. По правилам московского жаргона люблю ему сказать: “Привет, Андрей!” Понимая и ценя талант своего друга, Ахмадулина пророчески предсказывает ему грядущую славу: И что-то в нем, хвали или кори, есть от пророка, есть от скомороха, и мир ему – горяч, как сковородка, сжигающая руки до крови. Последние три строки стихотворения обращены к друзьям: Да будем мы к своим друзьям пристрастны! Да будем думать, что они прекрасны! Терять их страшно, бог не приведи! Они содержат в себе парафразу из Пушкина, из знаменитого стихотворения о лицейском братстве. Вслед за Цветаевой и Ахма­товой Ахмадулина выбирает в Пушкине свое – “восторги” друже­ского чувства. Культ дружбы, ревностно утверждаемый Ахмадули­ной, сохраняется и в ее более поздних стихотворениях. Тема любви, только намечавшаяся в ранней поэзии, приобрета­ет в 70-е годы полнокровное звучание: “Люблю, когда ступая, как летая, // проноситесь, смеясь и лепеча. // Суть женственности, вечно золотая, // И для меня – священная свеча”. Классическая женст­венность, так импонирующая ей в Марине Цветаевой, получила новую окраску в лирике Ахмадулиной. Ее стих “проносится, смеясь и лепеча”, удивляя нас витиеватостью и прихотливостью словаря и синтаксиса – своего рода кружевами, оборками, воланами. Ахмадулинская версия современного женского характера противостоит порожденному новой формацией образу мужеподобной женщины, лишенной тайны и женской привлекательности: “В гортани моей, неумелой да чистой, // жил призвук старинного русского слова. // Я призрак двусмысленный и неказистый // поэтов, чья жизнь не зате­ется снова” (“Ночь перед выступлением”, 1973), “Я вас люблю, кра­савицы столетий, // за ваш небрежный выпорх из дверей, // за право жить, вдыхая жизнь соцветий // и на плечи накинув смерть зверей” (“Я вас люблю, красавицы столетий”, 1973).

В сборнике “Тайна” (1983) контуры ахмадулинского мира резко меняются. Он поражает нас прежде всего удивительной для Ахма­дулиной пустынностью ландшафта. Городской пейзаж сменяется в ее поэзии безлюдными сельскими проселками, деревенским уеди­нением, уже не нарушаемым приездом “старого товарища”, как это обычно происходило в ранних стихах. Природа в “Тайне” превра­тилась в главный оплот красоты, пленяя не только своим живым цветением, но и бессмертными строками, ею внушаемыми. Голоса любимых поэтов от Марины Цветаевой до Пушкина озвучивают безмолвный мир этой книги: “Я предана этим бессветным местам, // безлюдию их и безлунью, // науськавшим гнаться за мной по пятам // поземку, как свору борзую”. Как пишет Виктор Куллэ, “дикий романтический сад, ставший у зрелой Ахмадулиной устойчивым синонимом не только поэзии, но и мироздания, предполагает не только упругость и первозданность поэтической ткани, но и некую безответственность стихотворца. В какой-то степени это стало болезнью ее “длинных” стихотворений… на смену акмеистической зоркости к деталям приходит нагромож­дение невнятных автоперепевов. Но замечательно, что весь приве­денный набор отрицательных качеств служит в итоге лишь пере­гноем, тем сором, которого немало в поэтической кухне каждого берущегося за перо. А сад все-таки есть”. Однако уже в следующем своем сборнике “Сад” (1987) Ахмаду­лина пусть ненадолго, но выходит из “сада”, вновь попадая в шум­ную городскую толчею. Но совсем не такую, как прежде. Теперь пе­ред нами уже не московские переулки, которые оглашаются несущимися из гнесинской школы трелями, а площади провинци­альных городков, скажем, Тарусы, с присущей им музыкой: “Суб­ботник шатается, песню поющий. // Приемник нас хвалит за наши свершенья”. И уже не “в маленьком кафе на площади Восстанья” случаются, как это было когда-то, гаданные и негаданные встречи, но в “Оке”, “заведенье второго разряда”.

“Белла Ахмадулина” – поэт гораздо более высокой личностной и стилистической чистоты, нежели большинство ее сверкающих или непрозрачных современников. Ее стихотворения отличишь от чьих бы то ни было мгновенно. Вообще ее стих размышляет, меди­тирует, отклоняется от темы; синтаксис вязкий и гипнотический – в значительной степени продукт ее подлинного голоса. Развертывание ее стихотворения, как правило, подобно розе, оно центростремительно и явственно отмечено напряженным женским вниманием к деталям – напряженным вниманием, которое иначе можно назвать любовью. Чистый результат, тем не менее, не салон­ная и не камерная музыка; результат – уникальное ахмадулинское смешение частного и риторического – смешение, которое находит отклик в каждой душе. Этим объясняется ее популярность – не только в кругу знатоков поэзии, но и у широкого русского читателя” (Иосиф Бродский).